Жизнь как проект
04/04/2016
Человек развивается постепенно, формирование личности в нем происходит исторически последовательно. Сначала ее суть определяется принадлежностью роду, племени или клану, а идентичность подтверждают внешний облик, одежда, язык, поведение. Это этническая стадия. Затем личность оценивается по месту в социальной иерархии, определяемому какими-то заслугами, и тогда подтверждением идентификации, помимо облика и телесных признаков, становятся документальные свидетельства. Это статусная стадия. Есть оценка личности по социальной роли — ее подтверждает личная и профессиональная востребованность человека. Это ролевая стадия. Еще одна стадия формирования личности очерчивает ее границы жизненными стратегиями и планами; тогда идентификация задается ответственностью и подтверждается известностью личности в обществе. Это проектная стадия. То, что наступает сейчас, можно называть постчеловеческой стадией: на первый план выходит “человек без свойств” с “немонотонной функцией” — неявленной, самостоятельно определяемой точкой сборки свободы и ответственности. Чем подтверждается ее идентичность, определить пока трудно. Эта стадия только начинает ощущаться в связи с развитием Интернета и виртуальной реальности. Но кое-что уже можно заметить. Например, технологическое отношение к жизни, позволяющее человеку рассматривать ее как проект, а себя — как автора проекта своей и чужой жизни.
1. Жизнь как автопроект
Во все времена человек мог быть недоволен своим местом в мире, стремиться к его изменению или смене своей социальной позиции. В традиционном обществе средством для этого могла быть узурпация чужой позиции, чтобы изменить к себе отношение окружающих, затем изменение социального статуса, а затем — роли. Так появляется феномен самозванства, в каждой стадии идентичности он свой. В этнической стадии имитируется представительство от рода или клана, в статусной — высокий статус; в ролевой — успешность в социальной роли; в проектной — манифестация имиджа. Возможности постчеловеческого самозванства еще только намечаются в связи с причудливыми формами позиционирования личности, которые дают современные технологии. Можно сказать, что самозванство — универсалия современной культуры, может быть, ключевая для понимания динамики позиционирования личности. В любую эпоху оно было связано с “выпуклыми” формами выражения особости, неповторимой уникальности личности, ее стремления занять особое место в социуме. Но если раньше это было свойственно единицам, то в наши дни самозванство становится уделом каждого, условием и технологией становления личности, тестом на жизненную компетентность.
Успехи генной инженерии, трансплантологии, протезирования и т.п. позволяют уже и телесность рассматривать как пластичную форму. Тело из “темницы души” на глазах превращается в костюм, который можно не только украшать, но и перекраивать, а то и совершенно менять. Пластические операции, вплоть до операций по смене пола, — убедительный тому пример. Сам факт “человечности” — традиционного зачатия, вынашивания, биологической основы частей и систем организма — становится все менее обязательным. На первый план выходит и становится главным сознание и самосознание, автономия мотивации, свобода воли.
Исключительные возможности такой “самопроектной” личности дают современные технологии. В Интернете человек может выступать под различными “никами”, строить проекты самого себя вне зависимости от возраста, пола, гражданства, этнической принадлежности. За одним интернетовским ником могут скрываться несколько лиц, а за несколькими — один. Более того: в виртуальной реальности человек может добиться социального признания и состояться как личность в большей степени, чем в “реале”.
В наши дни попытка изменить свое место в мире предполагает изменение самоидентификации, построение себя-другого. И вот формируется новая персонология, в которой человек во все большей степени предстает как проект и даже как серия проектов самого себя. Разумеется, при этом не происходит полного отказа от статусных и ролевых позиций. Но они — уже не тот гвоздь, на который вешается шляпа. Они становятся признаками, используемыми в продвижении бренда, — так же, как сексуальная привлекательность сохраняет важность в самом продвинутом обществе. Статус и роль перестают быть целью, становятся средством.
Основной персонаж современной культуры — личность как постоянно корректируемый проект. Кто является автором этих проектов? Первый, напрашивающийся ответ — сам человек. Однако так ли это?
Самоидентизванцы
История развития личности — это история идеи свободы и ее реализации в обществе. Еще не так давно свобода могла пониматься почти мистически, как “безосновная основа бытия” (Н.А. Бердяев), как “ничто”, “дыра в бытии” (Ж.-П. Сартр), а ответственность — как ее необязательное следствие. Но к началу нашего столетия открылось обратное: свобода — конечный феномен культуры. Она, как и самосознание, вторична по отношению к ответственности, которая вырывает человека из причинно-следственных связей, замыкая их на него. В этом заключается весь смысл семейного и прочего воспитания — поставить человека на путь осознания своего не-алиби-в-бытии (М.М. Бахтин).
Рост личности от единицы социума, ее породившего, к индивидуальной особости и далее — к ответственной самореализации. Путь от невменяемой безответственности через индивидуальную свободу воли к сознательному построению себя. Напрашивается аналогия с развитием драматургических жанров. Если комедия выражает драму ординарного человека и связана с явлениями распространенными, массовидными, то трагическое начало связано с уникальной неповторимостью человека, его индивидуальностью, которая глубоко и принципиально трагична. Однако в XIX столетии была открыта трагичность и “маленького человека”. А в новейшее время можно говорить о тотальной трагичности существования, и не только каждой личности, но и всего человечества. Человек в мегаполисе попадает в динамичное перекрестие различных идентификаций: национальных и конфессиональных, профессиональных и семейных, возрастных и имущественных. Переключение ролей в этом силовом поле происходит постоянно, мгновенно, на всем протяжении дня. И вряд ли можно говорить об очевидном доминировании какой-то из них, как это было исторически не так уж и давно, еще в советское время. Эта особенность современной жизненной стратегии была довольно точно названа Д.А. Приговым “самоидентизванством”. Постоянная автопроективность становится обыденным опытом, повседневностью. Социализация и принадлежность группе в этой ситуации мало что значат. Если у человека ничего не выходит из социализации в группе и он при этом не удовлетворен своим статусом и нуждается в роли, он делается… самозванцем. Он не принадлежит ни обществу во всем его объеме, ни отдельным его подразделениям. И в этом плане к каждому из нас сейчас вполне можно применить характеристику пушкинского Самозванца, который умеет жить так, как нужно жить в мире, в котором гибкая, развивающаяся личность отзывается на развивающуюся же ситуативность, извлекая пользу из нее.
Мы — эхо
Автопроект бывает и автоматическим, когда личность становится продуктом неких внешних “инвестиций”, откликом на них, их отзвуком. Каждый из нас несет в себе какие-то образы всеобщего космоса, и все мы живем в реальном режиме проектирования этого целостного космоса. Каждый из нас несет в себе свой связный мир, позволяющий нам отвечать на все вопросы. И тогда получается, что разговоры о ведущей роли самой личности сильно преувеличены. Некий автопилот способен вести личность “на автомате”, когда сам человек — пассивный материал, формируемый окружением: родными, коллегами, СМИ — вполне определенными средствами и технологиями. Нередко сознательно строится проект чьей-то востребованности и ее реализации. Несть числа тому примеров из шоу-бизнеса, политики, семейного воспитания, и единственный работающий критерий успешности такого личностного проекта — степень достигнутой известности личности-бренда как товара, продаваемого на рынках массового потребления, включая политический рынок.
Впору говорить о маркетинге как жизненной стратегии и вообще технологии современной жизни. Ведь золотое правило маркетинга — продавать не то, что производится, а производить то, что будет продано. “Не рассказывайте им про свои семена, расскажите им про их газон”. Личность — товар, общество — рынок, жизнь — маркетинговая стратегия.
Персономаркетинг
Будь жизненный проект сугубо инициативно-личностным, или авторским, или воплощением чьей-то внешней воли, или автоматическим, — он может быть состоятельным или нет. Состоятельность жизненного проекта зависит не столько от авторских намерений и возможностей, сколько от его востребованности в обществе. В автоматическом автопроекте личность используется как материал для удовлетворения этой востребованности. Но и в том, и в другом случае личность предстает как бренд.
Э. Уорхол, И. Глазунов, Б. Акунин… Этот ряд можно продолжать и продолжать. Автопроекты могут строиться на основе личной психосоматики и социальных характеристик, а могут и вопреки им. Достаточно вспомнить Майкла Джексона — яркий автопроект, выстроенный на преодолении расовых, гендерных, возрастных, а в чем-то уже и просто человеческих признаков. И тем не менее — в один ряд встанут звезды эстрады и спорта, популярные телеведущие и политики. И мы получим набор “публичных людей”, обойму “светской тусовки”, телевизионных шоу, а то и просто персонажей рекламы. И не так уж важно, кто является автором такого проекта: сама личность или имиджмейкеры и политтехнологи. Бренд в современном понимании — это обещание реализации желаемых переживаний, волшебная история о магическом артефакте, обладание которым открывает дверь в царство мечты…
В формировании автопроекта личности как бренда задействована технология, включающая выбор жизненной стратегии и продвижение определенного имиджа и репутации. Эта маркетинговая технология: формирование собственной востребованности, спроса на себя — популярна не только на рынке труда, но и в социальных отношениях, личной жизни, в быту. А срок жизни такого личностного проекта совпадает со сроком востребованности товаров и их брендов — пять—семь лет. Причем подобный “культуральный возраст” никак не связывается с биологическим — личностные бренды могут быть “раскручены” и в детстве, и в пожилом возрасте.
Итак, наблюдения специалистов по маркетингу, брендингу и PR совпадают с наблюдениями психологов. Мы имеем дело со сложившейся технологией. Личность все в большей степени предстает как автопроект, позиционируемый и продвигаемый по всем правилам маркетинга и брендинга. То есть как товар. Осознанно это делается или стихийно — уже не важно.
И теперь приходится говорить о серьезной деформации нравственной культуры, о размывании критериев добра и зла, разрыве социальной ткани и новом расслоении общества по возможностям самоидентизванства, по некоему “имиджевому капиталу” личности.
Началось это в той единственной сфере деятельности, где автопроект неопасен. Это сфера искусства, в которой самоутверждается уникальное мировидение автора или артиста. Но искусство в этой ситуации становится этическим экспериментом, а точнее — легальной площадкой нарушения нравственных и прочих норм.
Стремление попасть на экраны телевизоров любой ценой или в Книгу рекордов Гиннесса, оказаться в центре скандала, хоть на минуту, но прославиться — все это разве не очевидный вектор “ненормативной нравственности”, главенства единственной нормы: выделиться, быть замеченным, утвердить свое имя? Это отчетливо видно в сетевых сообществах “людей-проектов” в Интернете. Здесь двойная тенденция: жанрово-стилистической интеграции — все пишут публичный дневник — при одновременной дифференциации в рамках личного доверительно-интимного опыта. Так формируемое глобальное культурно-информационное пространство — не усредненное и не унифицированное, эти слухи сильно преувеличены. И в искусстве, и в политике, и в быту происходит нарастание личностных автопроектов. Эта тенденция с очевидностью видна в глянцевых журналах да и в масслитовских изданиях последних лет. Провоцирование личных повествований, многочисленные интервью в надежде обнаружить личное, частное “Я”, раскрыть “внутреннюю истину” переживают пик популярности. Вместе с тем, желание откровений создает только видимость аутентичности, оборачиваются простым повторением материалов, транслируемых СМИ.
Вспоминается постмодернистская идея смерти автора и пустоты личности, якобы свойственной современному обществу. На эту тему сказано многое. Можно диагностировать, что в этих представлениях выражается культурный шок гуманитарной интеллигенции перед современной цивилизацией, несостоятельность в попытках осмысления этой цивилизации. Автор никогда не умирал. В любом тексте он все-таки идентифицируется, пусть даже с помощью герменевтики. Также и в жизни: личность как вменяемый субъект наличествует всегда. Другой разговор, что выявление этой точки сборки свободы и ответственности в наши дни требует серьезных интеллектуальных усилий.
Лента Мебиуса
Человек — существо социальное. Поэтому внешнее и внутреннее, общественное и индивидуальное — не две плоскости, а одна. Подобно ленте Мебиуса, перекручиваясь, они образуют одну плоскость. Эта лента протягивается через сознание, через человеческую душу, а исходя из нее образует ткань социальной жизни. Скрепляется же она, совмещая в одну обе плоскости, — в сознании личности.
Если отвлечься от потребностей, которые объединяют человека с животным миром, оставить только собственно человеческое, то останется всего одна потребность: быть сопричастным чему-то, что придает смысл существованию (политическая или научная идея, вера, дело, дети — дом души у каждого свой). И в этой сопричастности быть замеченным, именованным, окликнутым.
Речь идет, таким образом, о потребности быть оцененным, быть оправданным в отдельных поступках и в жизни в целом. Фактически речь идет об успехе как решении проблемы смысла жизни и смысле жизни как выражении представлений об успехе.
Известны пять основных типов успеха: общее признание (известность, популярность), признание авторитетом (значимым другим), преодоление, самопреодоление (самосовершенствование) и призвание. Ориентация на внешнее признание приводит к тому, что достижение успеха становится самоцелью, оправдывающей любой путь к нему. Для такой личности нравственно только то, что привело или может привести ее к успеху-популярности. В случае успеха-признания значимыми другими главное — признание не вообще, а уважаемыми самой личностью авторитетами. Успех-самопреодоление, а тем более призвание — характеристики личности в известной степени автономной.
Если вдуматься, это не просто перечень видов успеха и соответствующих типов мотивации и личности, а шкала все большей автономности личности, ее нарастающей независимости от оценок окружения, шкала нарастающей свободы и ответственности. В первом случае личность полностью зависима от окружающих: заметили или не заметили? И все ниточки от личности — снаружи, и все кому не лень за них дергают. Чем далее по шкале — тем сужается поле зависимости личности и расширяется поле ее свободы и ответственности. В другом крайнем случае-призвании человек уже практически не ориентируется на оценки окружающих, его задача — осуществить миссию. К которой он чувствует свое призвание, на том стоит и не может иначе.
Наверное, только на этом уровне лежат точные критерии отличия человека призванного от самозванца. Можно сказать, что, если есть теперь критерии добра и зла, то они проходят именно здесь. Неслучайно именно в ХХ столетии, полностью расплатившемся по векселям рационализма Просвещения, открылась простая истина: судить надо не по целям, а по средствам. И главным критерием нравственности любого проекта становится вопрос, не угрожает ли это чьей-то свободе и достоинству. Собственно, на этом абсолютном критерии и может строиться гуманитарная экспертиза любого проекта, в том числе и личностного.
2. Жизнь как чужой проект
Идея жизни как проекта может иметь и уже имеет еще один извод. Неслучайно рациональные биотехнологии вызвали бурную дискуссию этиков, теологов, политиков, выплеснувшуюся в СМИ и ставшую фактором актуальной политической жизни.
Современный человек получил широчайшие возможности изменения своей природы, от пластических операций и трансплантаций до генной инженерии. Техногенная цивилизация ведет нас к утрате телесной органичности. Тело превращается в аналог одежды, которой можно играть и даже, как уже говорилось, менять.
Если во времена Платона еще можно было понимать человека как бесперое двуногое с мягкой мочкой уха и плоскими ногтями, то теперь и эти признаки могут не быть постоянными. Что такое человек — возможные ответы утрачивают однозначность. Происхождение становится многовариантным: человек может быть зачатым в пробирке, выношенным и рожденным суррогатной матерью. По сути разворачивается ситуация, в которой человеческая жизнь становится чьим-то сознательным проектом в буквальном смысле, что порождает новые социологические проблемы: возможность определять пол зародыша на ранних стадиях беременности влияет на демографию; разработки, создающие условия для появления на свет людей с определенными генетическими характеристиками закрепляют разрывы в социальном статусе на генетическом уровне…
Возможности генной инженерии, банки спермы и яйцеклеток и, наконец, клонирование порождают массу этических и религиозных проблем.
Острые дискуссии вызвала технология выращивания эмбрионов примерно до четырнадцатидневного возраста, чтобы брать из них стволовые клетки, из которых можно вырастить любой орган и живую ткань — костную, мышечную и т.д. В эти споры вмешалась даже Римская католическая церковь и лично ее глава, объявивший морально неприемлемыми любые манипуляции с живыми человеческими эмбрионами.
Американские дискуссии о создании эмбрионов для научных исследований подвигли администрацию Дж. Буша-младшего к отказу от финансирования таких исследований. Главное возражение противников этой практики: речь идет о бесчеловечном манипулировании людьми, фактически убийстве. Проблема чисто персонологическая: являются ли используемые эмбрионы личностями, распространяются ли на них этические и правовые нормы? Если да, то как относиться к тому факту, что в мире ежегодно отправляются в помойку десятки, если не сотни тысяч живых человеческих эмбрионов, ставших материалом для лечения некоторых форм бесплодия? При искусственном оплодотворении из оплодотворенных яйцеклеток, часть которых начинает успешно развиваться, отбирается только одна, а остальные — в лучшем случае в сосуд с жидким азотом. И что это такое? Или кто это? Отходы лечения? Вторичный “биоматериал”, который можно использовать для спасения других жизней? Если это не что-то, а кто-то, то это жертвы бесчеловечных технологий.
Аргументы противников клонирования логически противоречивы: запрет доращивать клонированные эмбрионы до рождения предполагает их тождественность человеку-донору, а запрет использовать их как биоматериал — их индивидуальность и самоценность. Это опять-таки подчеркивает персонологический характер проблемы.
Перспектива применения клонирования к человеку вызвала столь бурную дискуссию, что в дополнительном протоколе к принятой Парламентской Ассамблеей Совета Европы Конвенции о правах человека и биомедицине записано: запретить всякое вмешательство, преследующее цель создать человеческую особь, идентичную другой, живущей или мертвой. Но разве науку остановить? А плоды ее разве возможно оставить в пределах лаборатории?
Неслучайно огромного авторитета папы не хватило для того, чтобы остановить публичное обсуждение “терапевтического клонирования” даже в традиционно католической Италии.
На этом фоне в политическую проблему превратился аборт. То, что еще в середине ХХ века рассматривалось как свободное волеизъявление потенциальной матери, превратилось в человекоубийство, квалификация которого оказалась связанной с вопросом, на какой стадии (недель или даже дней) развития плода он может считаться человеческим индивидом. Поляризация общественного мнения выразилась в оформлении двух основных позиций: Pro Life и Pro Choice. В первом случае человеческая жизнь наделяется несомненными правами личности, человеческим достоинством и абсолютной автономностью с момента зачатия, а значит, вмешательство в эту жизнь других лиц, начиная с искусственного прерывания беременности, недопустимо. Во втором отстаивается приоритет выбора родителей, прежде всего матери, в вопросах, связанных с зачатием и рождением ребенка. Однако такой план дискуссии — вчерашний день. Осмысление результатов генной инженерии интересно раскололо лагерь либералов, традиционно отстаивавших право женщины на аборт. В либеральном лагере появились и “большие католики, чем сам папа”, отдающие эмбрионам, находящимся на начальных стадиях развития, приоритет в праве на защиту их жизни. Стоит напомнить, что под эмбрионом в современной медицине понимается плод на стадии от оплодотворения яйцеклетки до начала развития отдельных органов, т.е. до восьмой недели беременности. С 9-й по 38-ю неделю длится период внутриутробного развития.
А оправданна ли и в какой степени генная коррекция? В каком смысле человек останется человеком, включив в свой генетический код часть генома крыс для повышения устойчивости к неблагоприятной экологии? Или часть генома свиней, что откроет широкий дополнительный ресурс трансплантологии? Или часть генома растений для более эффективного усвоения солнечного излучения?
Ну и что
С другой стороны, чем все это так уж отличается от того неравенства возможностей, которое человек имеет и без биотехнологий? Жизнь — цепочка необратимостей. Она в принципе несимметрична. Почему в контексте проблемной асимметрии не воспринимаются наследственность и собственность? Ведь каждое поколение является в жизнь, как в детскую игру “на новенького”, когда роли уже распределены, и у предыдущих поколений, которые пришли в жизнь раньше, есть преимущественные права?
Кроме того, на протяжении всей своей жизни человек остается зависимым от помощи, внимания, признания со стороны своего социального окружения. Он становится полноценным человеком — личностью — ТОЛЬКО в результате социализации и на ее основе. В момент рождения младенца разрушается его биологический симбиоз с матерью, и он вступает в мир личностей, мир общения и духовного взаимооплотнения ими. Находящееся в материнской утробе или in vitro генетически индивидуализированное существо никоим образом не является “уже личностью”, ему только предстоит ею стать. Лишь в процессе включенности в социальную коммуникацию и деятельность природное существо оформляется в личность.
В этом плане уже особую роль играют родители, которые принимали решения о создании семьи, рождении ребенка, его об этом не спрашивая. Это было ИХ решение. Родители зачинают своих детей, а не дети — родителей. Слава Богу, что никто не оспаривает пока этот факт необратимой генеалогической зависимости… И если родители, выбирая для ребенка питание, одежду, игрушки, школу, лечение, вмешиваются в его жизнь, то почему менее легитимным должно быть инициированное ими генетическое вмешательство с целью улучшения природных задатков своего потомства? Или почему это менее оправданно, чем настаивание родителями на посещении ребенком, вопреки его нежеланию, музыкальной школы или спортивной секции?
Если быть последовательными, то под сомнение должна быть поставлена любая попытка взять на себя ответственность за распределение естественных ресурсов в семье, в стране...
Воздействие на человеческий геном ничем существенно не отличается от воздействия на окружающую среду растущей личности. Просто собственная генетическая природа этой личности рассматривается как ее “внутренняя” окружающая среда. И это будет восприниматься драматически, если не учитывать, что “Я” — не тело, а точка сборки свободы. Тело же, подобно социальной среде, может меняться, как об этом уже подробно говорилось выше, и это, наверное, хорошо. И если раньше родители программировали социальную личность, то теперь они могут проектировать ее на психосоматическом уровне. И это их право как родителей — биологических и социальных. Если уж на то пошло, то большего внимания заслуживает проблема собственности на генетические материалы и обеспечения доступности подобных услуг.
Возможные претензии к ним в будущем за неверное решение аналогичны претензиям теперешних детей, что их родители не того гражданства, не с тем уровнем дохода и т.д.
Генетическое вмешательство оправданно, если оно создает больше возможностей для будущего субъекта, дает ему дополнительный шанс. Не имеет оправдания невмешательство, поскольку оно сужает поле возможностей, лишает шансов на здоровье и самореализацию. И вряд ли личность будет потом недовольна увеличением своих природных ресурсов и расширением данных ей генетически возможностей. Как она воспользуется этими возможностями — факт ее личной биографии. Родителям не дано знать, пойдет это во благо или во вред, в той же степени, как им не дано знать, как воспользуется их ребенок тем образованием, которое они смогли ему дать, или тем наследством, которое ему достанется.
Юрген Хабермас, выдвинувший массу тезисов против постбиологии и генной инженерии, вдруг походя роняет слова, которые стоит здесь привести: “Почему бы человеку, пожав плечами и сказав самому себе “Ну и что?”, просто не свыкнуться с тем фактом, что его создали другие люди? После всех нарциссических недугов, вызванных произведенным Коперником и Дарвином разрушением нашего геоцентрического и антропоцентрического представления о мире, третье децентрирование нашего образа мира — подчинение нашей плоти и жизни биомеханике — мы, возможно, переживем гораздо более спокойно”.
Фактически за этими словами — признание необратимости сдвига гуманитарной парадигмы в сторону постчеловечности и постчеловеческой персонологии. Главный признак этого сдвига — отрыв самосознания личности от ее телесной природы. Нам остается наблюдать, что будет дальше, и надеяться на творческие возможности проектирования и автопроектирования жизни, которые куда богаче превращения жизненного проекта в маркетинг, которое доминирует сейчас.